Известно, что еще за 15 лет до этого письма Линней внес в свой "Лапландский дневник" (11 июля 1732 г.), довольно дерзкие мысли о "нашем собственном виде". "Если рассматривать особенности наших зубов, рук, пальцев и ногтей, - писал молодой Линней, - то невозможно не осознать, в каком близком родстве мы находимся с павианами и другими обезьянами, дикими людьми лесов..." Значит, еще в первой трети XVIII в. Линней видел огромное сходство человека с обезьянами и, надо думать, прошел через немалые сомнения, прежде чем решился - через 26 лет, в 1758 г.- использовать слово; "приматы" для обозначения единого отряда млекопитающих, куда вместе с человеком отнесены обезьяны и полуобезьяны!
Конечно, церковники не остались в долгу. В Папской области сочинения Линнея были запрещены, в Риме их обсуждение разрешено только с 1773 г. Задумаемся, что означали для религиозного Линнея, для его близких подобные ограничения со стороны официальной, почитаемой церкви?
Давление церкви болезненно отразилось на творчестве Жоржа Бюффона (1707-1788), которому принадлежит заметная роль в истории приматологии. Бюффон известен не только своей гигантской, 44-томной "Естественной историей", где отведено немало места описаниям обезьян (полтора тома и дополнение). Это был прогрессивный для своего времени натуралист, один из предшественников Дарвина на пути к теории развития организмов, что уважительно отмечал сам Дарвин. Бюффон, собственно, первым описал и изобразил гиббона, правильно употребляя термин "орангутан", дал весьма грамотное описание шимпанзе (под названием Жокко), подытожил знания о других обезьянах. Он не только признавал сходство и родство обезьян с человеком, но даже утверждал, что могло иметь место скрещивание человека с обезьянами, "приплод от которых влился в один и другой вид" (замечу, что последнее поныне не известно науке).
И тот же Бюффон впервые назвал человека "двуруким" в отличие от "четвероруких" обезьян. Ни анатомически такое разделение не оправдано, как сегодня хорошо известно, ни сам Бюффон не ставил себе задачу так расчленить отряд приматов. Но это уже сделали другие.
Немецкий анатом-креационист И. Блумёнбах в 1775г. вместо единого отряда приматов ввел два отряда: двурукий, куда отнесен только человек, и четверорукие - обезьяны и полуобезьяны, что вскоре закрепил законодатель естествознания того времени и главный креационист Европы Жорж Кювье. На 100 лет "не стало" отряда, "не стало" линнеевского слова "приматы", "не стало" родственной связи между человеком и остальным животным миром.
Повторим: не повинен в этой акции Бюффон. Однако объективно он ее предварил, а в его трудах немало противоречивого и об обезьянах. Отмечая их близость с человеком, он в другом месте сообщает, что они "льстивы, похотливы, лукавы, маниакальны, отвратительны" и сходство с человеком у них только кажущееся, а по "темпераменту и интеллекту" слон и собака к нему даже ближе, чем обезьяна...
Как понять такую непоследовательность? Полагаю, только исходя из обстановки того времени - ведь Бюффон был управляющим королевским Ботаническим садом!
Известно, что по настоянию богословов Бюффон был вынужден в 1751 г. отречься от всего в своих трудах, что противоречит Библии. Э. Д. Уайт, автор книга "Борьба религии с наукой", утверждал, что Бюффона "погубили теологи". И, несмотря на отречение Бюффона, писал современник, "ханжи взбешены и хотят заставить сжечь ее (книгу Бюффона.- Э, Ф.) рукою палача".
Об "отважном лавировании" Ж. Бюффона в опасной игре с отцами Сорбонны (Парижского университета, в котором в то время полностью господствовали теологи) говорили разные авторы. При жизни ученого раздавались упреки в том, что о душе он говорит с Сорбонной, а о материи - с философами. Советским историком науки И. И. Кунаевым показано, как Бюффону не однажды приходилось прибегать к дымовой завесе, чтобы иметь возможность хотя 6ы иносказательно изложить свои идеи. Довольно часто это касалось родства приматов. Бюффон пишет: "Можно сказать, что обезьяна из семейства человека... что человек и обезьяна имели общее происхождение". И тут же следует его же возражение: "Но нет. Из Откровения несомненно, что все животные в равной мере причастны благодати творения", что они вышли "вполне сформированными из рук Творца". Не раз писал Бюффон, что обезьяну можно по физическим признакам счесть за "разнообразие вида человеческого", но всегда после таких заявлений следуют ссылки на Творца, на его мудрость в создании человека и животных. Значит, и Бюффон, как видим, думал о более тесном таксономическом группировании человека и антропоморфных, чем в действительности, с оглядкой на "Творца", утверждал.
Двусмысленности эти не преминули использовать реакционные толкователи Ж. Бюффона после его смерти. Имеется в виду не только "законодательное" разделение приматов на два отряда. Пьер Бланшард (русский перевод 1514 г.) в сокращенном варианте "Бюффон для юношества" отмечал, что "даже нельзя и думать ни о каком сравнении между ими" (человеком и обезьяной).
Пострадали и труды Бюффона в России, где они вышли в 10-ти томах, а перевод завершен после Великой французской революции (1789-1794 гг.), в период наступления политической реакции. Само издание по политическим мотивам было прекращено. Переводчик Бюффона ругает Линнея за то, что он поместил человека единый "порядок с обезьянами и мартышками", ибо какое бы сходство между ними ни обнаруживалось "в зубах, волосах, сосцах, млеке и плоде живорождаемом, однако сие неоспоримо, что человека, по природе его, не должно смешивать ни с каким видом животного". Об обезьянах на русском языке говорится в IX томе (1806 г.), где, разумеется, уже нет опасных рассуждений о родстве и сходстве их с человеком. Не менее примечательно и следующее: всем обезьянам, которых, как утверждается в тексте, "великое число пород" (в оригинале, напомним, им посвящено полтора тома плюс дополнение в переводе отведено всего три страницы.
Можно возразить, что на русском языке издан не весь Бюффон, а только сокращенный вариант "Естественной истории". Но все-таки нельзя не заметить, что описанию, скажем, льва (один зоологический род) в сокращенном издании отведено 28 страниц, тигр описывается в разных местах двух томов, целому же отряду обезьян отпущено, повторяю, три страницы! У Бюффона в оригинале обезьяны идут вслед за человеком, в переводе же описываются в, разделе "Животные Нового материка". Видимо, чтобы оправдать подобную неловкостъ, сказано, что в Новом Свете обезьян нет, ("Итак, можно сказать, что в Америке нет настоящих, обезьян".) Современный читатель понимает, что эта информация, мягко говоря, ошибочна... После изложенного надо ли удивляться, что орангутан в русском переводе назван "лешим"? "Леший, или лесной человек" - так начинается краткое, в несколько строк описание азиатского антропоида. И при такой сжатости издатели успевают неодобрительно комментировать, что "г. Бюффон желает здесь лешего сравнить с человеком". Вот так же знания о приматах получил из книг Бюффона русский читатель после Французской революции!
Сурово пострадал от теологов один из классиков биологии - Жан Ламарк. Пострадали и его труды, в частности, когда он в них касался обезьян ("четвероруких"!). Ламарк одним из первых сопоставлял анатомию человека и антропоида и, вероятно, первым на эволюционной основе, пусть сжато, малодоказательно, утверждал, что происхождение человека связано с высшими обезьянами. В своей "Философии зоологии" (1809 г.) он дал квалифицированную на то время сводку по приматам (часть видов, напомню, тогда была неизвестна, а гориллы еще не открыты). Но вот как ученый излагает свои идеи: "Допустим, в самом деле, что какая-нибудь порода четвероруких - вернее всего, совершеннейшая из них,- отвыкла, в силу тех или иных внешних условий или по какой-нибудь другой причине, лазать по деревьям... Несомненно, в этом случае согласно с приведенными наблюдениями в предшествующей главе наши четверорукие обратятся в конце концов в двуруких".
Далее Ламарк впервые в науке излагает, как сказали бы мы сегодня, три этапа антропогенеза, т. е, исторического развития человека из обезьяноподобной формы: вертикальное хождение, уменьшение челюстей, развитие представлений и речи. Но заканчивает рассуждения так: "Вот каким могло бы выглядеть происхождение человека, если б оно не было иным".
Секрет такой двусмысленности давно раскрыт крупнейшими знатоками Ламарка (академиком В. Л. Комаровым, профессором И. М. Поляковым): ученый боялся теологов. В условиях наступившей во Франции реакции в начале XIX в., материалисту Ламарку приходилось маскировать свои взгляды, не раздражать отцов церкви. Ламарк даже приписывал богу создание времени, пространства, материи и движения...
Как известно, компромиссы Ламарка ни к чему не привели. Реакционеры вполне разобрались в антирелигиозной направленности его трудов, и великий ученый умер в нищете и забвении...
Если бы мы стали рассказывать об идеологических борениях, вызванных появлением трудов Чарльза Дарвина, нам пришлось бы привести обширные обзоры и даже библиографические указатели специально по данной теме, столь богата мировая литература в этой области! Ведь Дарвин произвел переворот в мышлении людей и целых обществ, что повлекло перестройку наук, большие сдвиги в воззрениях своего и последующих времен. В нашем же этюде интересно проследить борьбу идеологий вокруг величайшего биолога мира конкретно в сфере изучения приматов.
обратная связь
карта сайта