Футса в основном интересовало, как именно Люси понимает слово. Беллуджи и Броновский настойчиво доказывают, что и слова, и законы, определяющие обращение со словами, составляют органически единое целое; иначе говоря, процесс становления языка, в результате которого человек создал систему абстрактных символов для обозначения окружающих его предметов, был вызван потребностью совершать с этими предметами различные действия. В рамках такого взаимосвязанного целого, включающего в себя и набор слов, и грамматику, у нас мало надежд выделить различные уровни анализа; но мы можем ожидать определенной взаимосвязи между возрастающей способностью животных к символизации и усложнением их способности комбинировать предложения из этих символов. Не может быть, чтобы существо, способное правильно склонять по латыни существительные, оказалось неспособным правильно сочетать латинские слова в осмысленные комбинации только потому, что уровень анализа, необходимый для правильного употребления различных падежных окончаний, предполагает способность и анализировать, и понимать латинскую грамматику. Иными словами, если шимпанзе отдают себе отчет в том, что символы амслена являются суррогатами некоторых конкретных предметов, то это еще не дает оснований ожидать, что обезьяны обнаружат значительные способности в комбинировании таких символов; однако если обезьяна проявляет понимание общих свойств различных слов, а также способность использовать слова при анализе различных ситуаций, можно ожидать соответствующего уровня абстракции и понимания грамматики, пользуясь которой шимпанзе организует комбинации этих слов. Понимание свойств и комбинаторных функций такого слова, как, например, "сладкий",- это не только понимание смысла слова, но и анализ тех ситуаций, в которых присутствует нечто, обозначаемое термином "сладкий". Анализ "сладости" представляет собой тот тип факторизации окружающего, который упоминают Беллуджи и Броновский при обсуждении реконституции, а общее понимание "сладости" отражает синтез, составляющий вторую часть этого процесса. Попросту говоря, понимать символ означает понимать его применение; в свете этого, по-видимому, нелогично утверждать, что животные способны уяснить символическую природу слов,- не понимая правил, по которым эти слова складываются в предложения.
Люси помогла мне составить представление о ее понимании символов, когда, связав меня с аллигатором, изображенным на моих рубашках, дала мне имя с помощью символа "аллигатор". После моего первого посещения института Футс провел формальное исследование концептуальных способностей Люси, изучая, каким образом она использует свой запас слов. Результаты этой работы мы обсудили, когда я снова приехал в институт летом 1973 года. Речь шла об изучении классификации, которой пользовалась Люси, когда имела дело с наименованиями двадцати четырех различных фруктов и овощей.
Для обозначения всего, имеющего отношение к продуктам питания, Люси пользовалась словами "еда", "фрукт", "пить", "конфета" и "банан". Слова "еда", "фрукт" и "пить" она использовала в качестве родовых наименований для объектов, принадлежащих к трем разным классам; в то же время она знала, что слово "банан" относится исключительно к банану. Футс считает, что наиболее интересными результатами эксперимента были "обнадеживающие открытия, связанные с реакцией Люси на некоторые конкретные классы объектов". Так, например, для обозначения цитрусовых (составлявших четыре из двадцати четырех известных ей овощей и фруктов) она пользовалась знаками "запах фрукт", связывая эти плоды с присущим только им характерным ароматом. Это была именно та реакция, которую и надеялся обнаружить Футс, поскольку она указывала, что Люси отыскивает в своем словаре слова, чтобы описать свойства объектов, для которых она не знает Специального обозначения. Кроме родового понятия "фрукт" у Люси не было других слов для обозначения конкретных классов фруктов, и она вышла из положения, объединив в один класс несколько видов фруктов, обладающих общими свойствами. Исследователи обнаружили, что Люси, классифицируя овощи и фрукты, фиксировала свое внимание на тех же самых критериях, которые мог бы выбрать любой средний неискушенный человек. Наиболее грубое подразделение, по-видимому, отделяло фрукты от овощей.
Слово "фрукт" Люси предпочитала использовать именно в отношении фруктов, тогда как в отношении овощей постоянно употребляла слово "еда". Как уже отмечалось, цитрусовые по ее классификации относились к "запах фруктам, но поистине тяжелое испытание для ее описательных возможностей составила проблема наименования редиски и арбуза. В первые дни Люси называла редис просто едой, затем, попробовав редис на вкус, она тут же выплюнула его и обозвала "плакать боль еда". В дальнейшем для обозначения редиски она использовала слово "боль" или "плакать".
Футс обнаружил также, что, как только Люси выучивала какое-либо специальное наименование в рамках более общей категории, она воздерживалась от употребления этого наименования по отношению к другим объектам. Например, ее научили использовать название "ягода" для вишни, которую она до того называла просто фруктом. После того как она усвоила, что вишня - это "ягода", она воздерживалась от употребления слова "ягода" в применении к каким-либо другим фруктам. Тем самым она, по-видимому, проявила понимание различий между общими терминами и конкретными наименованиями.
Люси любила арбузы и трижды называла их символом "конфета пить", используя при этом третье свойство арбуза - его сладость.
Словом "пить" Люси подчеркивала ту же особенность арбуза, которая отражена в его английском наименовании ("watermelon" означает "водянистая дыня"). Однажды она еще ближе подошла к английскому названию арбуза, воспользовавшись словами "нить фрукт". Трудно ожидать словосочетания, более сходного с "watermelon", чем "пить фрукт", с учетом того, что наиболее конкретным термином для обозначения жидкостей было "пить", а для обозначения всех бахчевых культур - "фрукт". Используя бывший в ее распоряжении набор слов, Люси угрожающе близко подошла к той самой созидающей символизации, которая вызвала к жизни английское слово "watermelon". Этот пример показывает, насколько "продуктивно" Люси пользовалась своим словарным запасом. Образуя из ограниченного набора слов неограниченное количество новых предложений, отличных от ранее использовавшихся, Люси демонстрирует свойство "продуктивности" своего языка.
Считается, что основная часть коммуникативных взаимодействий между животными связана с их главными насущными потребностями и не отделена ни в пространстве, ни во времени от стимулов, инициирующих сообщения. Принято также думать, что каждый сигнал, посылаемый животным, представляет собой автономное и конкретное сообщение, которое, если и может комбинироваться с другими сигналами, то лишь жестко ограниченными способами. Для человека каждое слово представляет некий строительный блок, который с помощью грамматики может быть связан с другими строительными блоками в бесчисленное количество различных сообщений. Что касается животных, то считается, что они могут передавать и воспринимать лишь заранее предопределенные сообщения целиком. В соответствии с логикой таких рассуждений Люси не смогла бы относить слово "конфета" к арбузу или другим сладостям, поскольку это означало бы, что она, оглядываясь в прошлое, использует предопределенный для некой ситуации сигнал в качестве элемента строительного блока (например, понятия сладости), входящего в состав сообщения. Но коль скоро Люси делает все это, она требует признания за собой способности к реконституции.
Введя собственное обозначение для поводка, Люси продемонстрировала, как она понимает смысл этого слова. Она терпеть не могла поводка, но, поскольку поблизости проходила скоростная автомагистраль, он был необходимым элементом экипировки при прогулках за пределами территории института. Футс использовал для обозначения поводка тот же знак, что и для простой веревки, изображаемой нажатием мизинца. Люси, однако, упоминая о поводке, делала такое движение, словно надевала его на себя. Как и в том случае, когда она наградила меня кличкой "аллигатор", так и теперь Люси абстрагировала и выявила наиболее характерное свойство поводка, положила его в основу символического представления и - продемонстрировала свой аналитический подход к этому понятию.
Футс утверждает, что и язык Уошо обнаруживает свойство продуктивности. Прогуливаясь однажды на лодке по институтскому пруду, она назвала Роджеру двух лебедей "вода птицы".
Уошо изображает знак "птица", называя лебедя "вода птица".
С недавних пор Люси начала использовать амслен для выражения своего эмоционального состояния. Наиболее трогательный случай произошел однажды, когда Джейн Темерлин уезжала из дому; в это время Роджер проводил с Люси очередное занятие. Люси подскочила к окну, чтобы видеть отъезжающую Джейн, и, по словам последней, просигналила ей: "плакать я, я плакать". Для Футса это был первый случай, когда шимпанзе, вместо того чтобы выразить огорчение обычным для их вида способом, прибегла к описанию своих эмоций.
В другой раз, чтобы избежать непосредственного контакта с разгневанной Люси, Футс воспользовался одной из гипотез Фрейда, постулирующей снижение уровня физической активности при словесном изъявлении чувств. За последний год Люси заметно выросла и стала очень сильной. Однажды, запертая в гостиной Темерлинов, она стала настойчиво требовать к себе Футса. Прервав ее просьбы, Роджер сказал на амслене: "знак!", тем самым приказывая обезьяне высказать свое желание. Люси остановилась на мгновение, просигналила: "щекотать", а затем снова возобновила свои просьбы.
- Кого? - спросил Роджер.
- Щекотать Люси.
- Повтори вежливо!
- Пожалуйста щекотать Люси,- сказала обезьяна, и когда Роджер, наконец, вошел к ней, она уже была совершенно спокойна.
В свой повторный визит к Темерлинам я был удивлен тем, насколько выросла Люси. Она уже вступала в возраст половозрелости и время от времени прерывала занятия нескромными жестами, адресованными своим воспитателям мужского пола. Чтобы удовлетворить в Люси потребности зарождающегося материнского инстинкта, доктор Леммон отдал ей на воспитание котенка. Люси сразу же почувствовала себя матерью-защитницей. Она повсюду таскала с собой котенка и называла его "мой бэби". Но приемыш, будучи все же котенком, а не шимпанзенком, вовсе не хотел, чтобы его повсюду таскали. И хотя Люси носила его очень аккуратно, она, тем не менее, была совершенно равнодушна к его желаниям, и в результате котенок повредил себе лапы, тщетно пытаясь вцепиться в решетку клетки, по которой слонялась его деспотически любящая приемная мать, каждый раз бесцеремонно отдиравшая его от стенки. Как только Темерлины обратили внимание на изъязвленные лапки котенка, его тотчас же удалили от шимпанзе. Люси была убита горем. Сью Сэвидж, одна из воспитателей Люси, объяснила ей, что она повредила лапы (ноги) котенку. Было похоже, что Люси поняла происшедшее и исправилась. Когда через некоторое время ей снова возвратили котенка, она сразу принялась баюкать его и, указывая на его лапы, повторять "больно, больно". Люси приходилось встречаться и с другими кошками, но к ним она не испытывала столь нежных чувств. Таким образом, можно думать, что в данном конкретном случае запечатление оказалось правильным, благодаря инструкции на амслене.
Подобно Уошо, Люси умела ругаться. Она, например, недвусмысленно показала, что изобретенное ею слово "поводок" не вызывает у нее теплых чувств, поскольку употребляла его в сочетании со словом "грязный". В другой раз, встретившись с незнакомым бродячим котом, она обозвала его "грязный кот". Свои отношения с другими животными Люси, как и другие шимпанзе, воспринимает, по-видимому, очень серьезно.
Ругательства обезьян являются тем самым аспектом использования языка, который с точки зрения стороннего наблюдателя - непрофессионала наиболее наглядно демонстрирует понимание и использование животными творческих, созидательных возможностей языка. Люси, употребляя слово "грязный", применяет чисто описательный термин в пейоративном значении. Такая ассоциация описательного термина с уничижительным его значением была результатом не обучения, а дедукции, произведенной самой Люси. Более того, вкладывая чувства в то, что она говорит, Люси подбирает слова, подходящие для выражения этих чувств. Точнее говоря, когда Люси сообщила нам, что она думает о встреченной ею кошке,- это и было то, что составляет вообще предмет языка. Если бы Люси пользовалась амсленом, просто "обезьяничая", с оглядкой на своих воспитателей, то маловероятно, что она научилась бы ругаться.
Когда Люси достигнет половозрелости, ее возвратят в общество сородичей. Возможно, у нее появится собственный детеныш, и тогда - это составляет предел мечтаний Футса - может быть, она научит его общению с помощью амслена.
Вспоминая Люси во время моего первого посещения Оклахомы, я прихожу к выводу, что она очень быстро входит в тот возраст, когда потребность в обществе других шимпанзе становится необходимой для удовлетворения ее социальных и сексуальных потребностей, а ее физическое превосходство над человеком делает для него затруднительным постоянное общение с ней. Выросши в семье Темерлинов, она слушается их, помнит и принимает их превосходство над собой. Однако, чем меньшее отношение к семье и институту имеет человек в глазах Люси, тем менее уважительно она к нему относится. Когда я впервые познакомился с ней, ей было около шести месяцев, и я был еще значительно сильнее ее. Игры и возня с ней были простым и увлекательным занятием. Она была (да и сейчас остается) очень подвижной и ничего так не любила, как перепрыгивать с кушетки на кушетку и куролесить всеми возможными способами. Во время моего второго посещения я снова получил приглашение немного побороться. Однако теперь я чувствовал себя напряженно и неспокойно. Не то чтобы я боялся, что Люси может ударить меня, напротив, она казалась даже более осторожной и внимательной, чем прежде, но она буквально источала дрожь еле сдерживаемой мощи. Уже не стоял вопрос, кто из нас сильнее, и мне пришлось подумать, что со стороны Люси просто очень мило до сих пор испытывать интерес к играм со мной. Обнаружились и другие различия между двумя моими посещениями. В прошлом году мы с Футсом время от времени делали перерыв в занятиях с Люси, чтобы выпить кофе; на этот раз, пока мы пили кофе, Люси также держала в руках чашку. По мере взросления Люси становится все более щедрой и великодушной; часто, попросив еды для себя, она отдает ее Роджеру и настаивает, чтобы он съел предложенный кусок.
Конец детства
Для того чтобы правильно оценить языковые способности шимпанзе, важно проследить их развитие в период полового созревания. Изучение одних лишь детенышей шимпанзе может создать у наблюдателя превратное представление о том, что амсленом точно так же пользуются и взрослые обезьяны. Необыкновенные успехи детенышей в освоении амслена действительно впечатляющи, но они в очень сильной степени определяются человеческим окружением, а это приводит к нивелировке индивидуальности животных и делает их более сообразительными. Общение с одними детенышами создает также впечатление, что шимпанзе только и мечтают превратиться в людей, если бы это было возможно. По мере того, как шимпанзе взрослеют, становится ясно, что вместо того, чтобы быть несовершенными подобиями людей, они вполне преуспевают, оставаясь самими собой - шимпанзе. Не надо самоуверенно умиляться видом прелестных послушных детенышей шимпанзе - следовало бы ощутить угрозу, проистекающую из мощи, решительности и склонности к самоутверждению взрослых шимпанзе. Поскольку шимпанзе - животные серьезные, нельзя не призадуматься над тем, что может произойти, если они окажутся в состоянии объясняться с нами на одном из человеческих языков. Нет ничего страшного в том, что очаровательный послушный детеныш осмысленно жестикулирует; совсем другое дело, когда с помощью языка разъясняет свои возможности хладнокровное, устрашающего вида взрослое существо. Человек тогда сразу вспомнит, что язык - это его исключительная собственность и едва ли не единственное качество, позволяющее ему компенсировать несовершенства своего физического склада.
обратная связь
карта сайта