Главная Литература

Приматы, или "высшая знать" животного царства

Родословные взаимоотношения между антропоидами и человеком. Когда Дарвин в 1871 году выпустил в свет свою книгу о происхождении человека, ему пришлось отметить "значительный пробел между человеком и его ближайшими родичами - пробел, который не может быть пополнен ни одним из вымерших или живущих видов" и который в те времена выдвигался в качестве самого сильного аргумента против теории о животном происхождении человека.

Действительно, в те времена была известна только одна ископаемая человекообразная обезьяна, относящаяся к третичному роду дриопитеков, однако позднее, уже в нашем XX столетии, главным образом на территории Африки, были найдены остатки целого ряда третичных приматов, в значительной мере заполняющие пробел, с которым пришлось считаться Дарвину. Пышные тропические леса третичного периода населяли проплиотреки и плиопитеки, позже появились различные виды дриопитеков и целый ряд других форм более крупных размеров (среди которых можно упомянуть и найденного в пределах СССР, на территории Грузии, удабнопитека, известного пока только по нескольким сохранившимся в земле зубам). К концу третичного периода (а может быть, уже к началу четвертичного) относится время существования африканского австралопитека - судя по черепу, наиболее человекоподобной из всех ныне известных обезьян, обнаруживающей вместе с тем и сходство с современным шимпанзе.

Два пути развития высших приматов. Дальнейшее развитие высших приматов пошло уже по двум резко расходящимся путям. Один из них - это путь очеловечения; он связан с выходом наших предков из леса и с переходом от древесного к наземному образу жизни. Человек выпрямился и прочно стал на свои нижние конечности, так как от своих древних предков он сохранил стопохождение. Это освободило его верхние конечности от функции передвижения, и хорошо развитый на них большой палец стал необходимой рабочей частью нашей руки - той уже специфически человеческой руки, которая приобрела способность изготовлять орудия труда и пользоваться ими (попробуйте выполнить самую простую работу, устранив участие в ней большого пальца).

Наконец, как это особенно подчеркивает Энгельс, и человеческое общество могло возникнуть только на основе стадного образа жизни, свойственного низшим обезьянам (современные высшие обезьяны держатся небольшими семейными группами). Общественные формы труда, проводимого при совместной работе мозга и рук, и создали человеческую технику, которая поставила человека в совершенно исключительное положение среди всего живого мира, открыв перед ним возможность подчинять себе природу, изменять ее и приспосабливать к своим целям и потребностям.

По иному пути шло развитие другой ветви высших приматов: в противоположность очеловечению наших ближайших двуногих предков, этот путь можно назвать обобезьянением. Как мы уже видели, современные человекообразные обезьяны остались обитателями леса и в строении их тела резко выступают черты специализации, связывающей их с Древесной растительностью. Их конечности - и передние и задние - приспособлены в первую очередь к лазанию. Поэтому большой палец на руках развит у них слабо (особенно у более искусных древолазов - гиббонов и орангутанга). Дело в том, что при цепляний за ветви большой палец функционального значения не имеет, а при более крупных размерах торчащий в сторону большой палец часто подвергался бы вывиху.

В бесполезности большого пальца при лазании мы легко можем убедиться на собственном опыте: если мы повиснем на руках на трапеции или на какой-либо горизонтальной перекладине, а затем отведем в стороны большие пальцы, то почувствуем, что нам не становится при этом труднее держаться на весу; вспомним также редукцию большого пальца у лучших древолазов из числа широконосых обезьян.

Односторонняя специализация современных антропоидов сказывается и в их неуклюжей походке при передвижении по земле; ступни их цепких рукообразных задних ног утеряли способность при ходьбе ложиться на землю плашмя, как у других стопоходящих млекопитающих (в том числе и низших обезьян), а руки не освободились от участия в передвижении тела.

Может ли очеловечиться шимпанзе? Нередко учащиеся при ознакомлении с приматами или при изучении вопроса о происхождении человека задают преподавателю вопрос о том, могут ли современные человекообразные обезьяны (например, шимпанзе) когда-нибудь, ну хотя бы через миллионы лет, очеловечиться и, в свою очередь, "выйти в люди". Ответ на такой вопрос приходится дать отрицательный: и шимпанзе, и другие современные человекообразные в процессе исторического развития уже миновали ту "узловую станцию", или тот "перекресток", с которого открывался путь к очеловечению, и пошли в другом направлении - по пути узкой односторонней специализации, о которой только что была речь выше. Но, как это в свое время заметил Энгельс, "каждый прогресс в органическом развитии является вместе с тем и регрессом, ибо он закрепляет одностороннее развитие и исключает возможность развития во многих других направлениях". Утратив стопоходность, современные антропоиды уже упустили возможность прочно стать на задние ноги, приобрести прямую походку (ср. со стопоходящим медведем, легко поднимающимся на задние ноги даже без всякой дрессировки, не говоря уже о цирковых номерах с медвежьими "танцами", "борьбой" и "боксом"). Но рука человекообразных, даже и освобожденная от участия в ходьбе и лазании (например, у обезьян в сидячей позе), при своей специализации уже утратила возможность превратиться в человеческую руку - ту руку, которая "является не только органом труда, она также и продукт его". У антропоидов же, как мы видели, в связи с приспособленностью к древесному образу жизни большой палец уже далеко продвинулся по пути обратного развития, а потому их рука уже мало пригодна для каких-либо трудовых действий: если шимпанзе приходится брать какой-либо мелкий предмет вроде горошины, он обыкновенно захватывает его между указательным и средним пальцами, не прибегая к помощи короткого большого пальца.

Наконец, как уже упоминалось, современные человекообразные живут небольшими семейными группами и утратили стадный образ жизни; между тем "вполне очевидно, что нельзя выводить происхождение человека, этого наиболее общественного из всех животных, от необщественных ближайших предков".

Человек как член отряда приматов. Когда К. Линней за двести лет до нашего времени взял на себя великую задачу - привести в стройную систему "все ветви, наполняющие земноводный шар мира", он не только не выделил человека в особое царство (к чему скатились некоторые систематики следующего поколения), но даже не отвел ему особого отряда в классе млекопитающих, он объединил его вместе с обезьянами под общим именем отряда приматов. В этом случае Линней, виднейший представитель метафизического периода в естествознании, оказался стихийным диалектиком.

Ведь как раз в его эпоху качественное своеобразие человека как "венца творения" подчеркивалось особенно резко; тогда оно олицетворялось в идеалистическом представлении о душе, которой лишены бессловесные животные и в которой сам Линней видел частицу "божественной мудрости". Однако это не помешало Линнею, как добросовестнейшему натуралисту, признавая за человеком его особое качество - разум, поставить этого человека разумного (Homo sapiens) в один ряд с обезьянами, выделив его только родовым названием.

Прошла сотня лет, и Томас Гёксли, друг и сподвижник Дарвина, отдавая должное проницательности и принципиальности Линнея, провел тщательное анатомо-физиологическое сравнение человека с обезьянами и пришел к выводу, что человек состоит в более близком родстве с человекообразными обезьянами, чем эти последние с другими группами узконосых. На этом основании можно было бы перестроить классификацию приматов, подразделив узконосых на два отдельных подотряда - на мартышкообразных и на антропоидов с человеком включительно. Однако такое подразделение не получило права гражданства среди зоологов, встретив возражения сразу с двух противоположных сторон. Оно оказалось неприемлемым для тех идеалистически настроенных ученых, которые по мере сил стремились углубить и отнести в более далекое прошлое расхождение между родословными линиями человека и всех других приматов, пытаясь этим хоть как-нибудь охранить достоинство человеческого рода от обидного родства с обезьянами.

С другой стороны, подчеркнутое сближение с организмами, уже безусловно относящимися к животному миру, тем самым как бы затушевывает качественное различие между ними и этим вызывает настороженное отношение со стороны социологов. Дело в том, что для многих ученых капиталистического мира, находящихся под влиянием буржуазной идеологии, объединение человека с его ближайшими родичами из животного царства послужило .основой так называемого социального дарвинизма - механистического перенесения закономерностей развития животного царства на человеческое общество. С позиций социального дарвинизма давалось "научное" оправдание и расизму, и зоологическому национализму, и классовому неравенству, как проявлениям дарвиновской борьбы за существование и естественного отбора, выделяющего из общей человеческой массы тех" кто должен господствовать.

Биологизация человека запутывала и значение социальной наследственности - воздействия общественной, среды и присущей только человеку второй сигнальной системы (в виде устного и печатного слова) на формирование характера и поведение - воздействие, отодвигающее здесь на задний план свойственную всему живому биологическую наследственность, которую изучает генетика. А путь к созданию нового человека иные буржуазные ученые видели не в освобождении порабощенных народностей и раскрепощении угнетенных классов, а в разработке евгеники - учения об "облагорожении человека", т. е. о "человеководстве", которое предполагалось проводить по принципам зоотехнической науки.

Конечно, в таком уродливом виде биологизация человека, механистически переносящая на это социальное существо закономерности развития органического мира, неправомерна и для нас неприемлема. Однако это не дает оснований для того, чтобы совершенно оторвать человеческий род от ближайших его родичей из отряда приматов и, вопреки Линнею, устранить человека из системы животного мира. Качественный скачок в виде очеловечения наших предков на рубеже четвертичного периода не совершился мгновенно, и первобытный человек с его пока еще очень несовершенной техникой не сразу вышел из-под направляющего воздействия естественного отбора.

Однако на первых этапах этого пути, до тех пор, пока потомки питекантропов и неандертальцев не обратились в кроманьонцев - людей нового каменного века, еще продолжалась и морфологическая эволюция человека, углубившая его отличия от его родичей - обезьян. В результате этих изменений новый человек - человек современного типа приобрел более стройную осанку и более прямую походку, (по строению позвоночника неандертальца с его более круто выступающими остистыми отростками и некоторым другим особенностям скелета видно, что неандертальцы ходили сильно сутулясь) и, главное, более развитый головной мозг, что явствует из сравнения формы и емкости черепных коробок питекантропа, неандертальца и современного человека.

А теперь неоантроп (новый человек), создавший материалистическую науку, мощную индустрию, высокое искусство и уже пробивший дорогу в космос, не только стал неподвластен закономерностям развития животного мира, но уже сам стал важным фактором процесса исторического развития, направленно изменяющим фауну и флору Земли, создающим новые, нигде ранее не существовавшие формы культурных растений и домашних животных и в своих целях изменяющим их природу.

Источник: Яхонтов А. А. "Зоология для учителя: Хордовые" /Под ред. А. В. Михеева. - 2-е изд. - М.: Просвещение, 1985. - 448 с., ил.